Слышите голос седого, почерневшего от ветров и солнца, украшенного шрамами былых сечей казака? Сквозь три с лишним столетия доносятся к нам слова, сказанные им, наверное, в тот, ставший последним в их путешествии, день:
- Вот здесь, возле этих ясеней, и остановимся, братие, навсегда. Лучшего места не нужно и искать.
И застучали топоры, зазвенели пилы, вонзились в сочную землю острые лопаты... И выросла на месте буду шей Ясиновки первая хата, покрытая срезанным в этой же речке камышом. Ведь о черепице, рубероиде, шифере в то время не имели и понятия. Даже слов таких не было в лексиконе пер¬вых новоселов. Потом поднялась вторая, третья, четвертая хата...
До сих пор старожилы поселка, краеведы пытаются найти тот первый незамысловатый домик своих предков. Находят очень старые, уже обветшавшие, но не те, что могли простоять более трех веков. Время сохранило великие сооружения античности - египетские пирамиды, греческий Акрополь, римский Колизей, но и то не полностью, а лишь руины.
Что уж говорить о простых крестьянских избах, которые ни¬когда не вносились в перечень исторических достопримечательностей, памятников культуры. Да и смешно было бы делать это. Хотя, если бы сохранилась одна из первых хатенок древней Ясиновки, сегодня мы, конечно же, берегли бы ее и приводили к ней экскурсантов. Но нет, время неумолимо...
Где-то в те же времена по другой дороге медленно двигался еще один обоз. Усталые лошади то и дело отгоняют резким покачиванием головы или взмахом хвоста надоедливых насекомых, пытаются свернуть в сторонку, где манит их веками нетроганная зеленая лужайка. Сердитым окриком и кнутом заставляет хозяин подводы продолжать путь по лишь ему известному направлению.
Известному - это, конечно, сказано условно. Ничего крестьянам, убежавшим с семьями и нехитрым скарбом от помещика-крепостника, пока неведомо. Подводы, запряженные лошадками или волами, движутся в южном направлении, в Дикое Поле, где, как они наслышаны, можно занять кусочек ничейной земли, обрабатывать ее и как-то кормит свою вечно голодную детвору.
А больше всего хочется пожить вольно, без помещичьего произвола. Вот и едут они, покинув родное Приднепровье, Курщину или Харьковщину, по бескрайним жарким просторам в поисках места, которое станет их второй родиной. Небогат груз на их подводах. Топоры да косы, глиняные горшки да ухваты, лопаты да устаревшая конская упряжь. Нельзя без этого на новых местах. Чем-то ведь надо будет обустраиваться на новой земле.
На подводах лишь самые старые да малые. Остальные идут рядом с подводами пешком, босыми ногами меряя бескрайнюю степь. Обутка – лыковые или кожаные лапти – на подводе. Обувать их в долгом пути накладно, могут износиться. А ноги что? Им ничего не сделается.
- Цоб-цобе! – покрикивает мальчишка, чумазый от дорожной пыли, и трогает хворостинкой покорных его воле волов.
Изредка обозу попадаются встречные верховые. Останавливаются, разожгут вместе с крестьянами изогнутые чубуки с ядреным табаком, подымят, порасскажут о богатых зверем и рыбой местах, покажут, в какой стороне ближайшие речки и озера. Путешественники внимательно слушают, но о себе – кто да откуда – говорят немногословно, даже с неохотой. Остерегаются. Пойди узнай, что за люди.
Если даже не донесут специально, то могут в простом разговоре случайно обмолвиться. Мол, видели беглых крестьян из Курской губернии, поехали в сторону Северского Донца, а дальше путь держат на Кривой Торец. Жди тогда беды. И помещик может послать погоню за своими крепостными, да и царь Алексей Михайлович не жалует беглых.
Николай Хапланов "Макеевка История города (1690-1917) Книга 1"